Том 10. Последние желания - Страница 164

164

Он был вне себя, махал руками и захлебывался. Шарлотта вскочила и с рыданием бросилась из комнаты. Каролина побежала за ней.

– Что тебе? – почти озлобленно выкрикнула Шарлотта, увидев входящую к ней сестру. – Ты пришла меня мучить? Зачем вы так злы ко мне? Зачем мне нужно выходить замуж? Ну вот, ты вышла! Что же ты, счастлива?

– Это ты злая, Шарлотта, а не мы, – возразила Каролина. – Не понимаю, что с тобою сталось? Ты очень изменилась. Ты говоришь – я несчастлива. Но если бы Франц был здоров и я не должна была вечно дрожать, что потеряю его, я не жаловалась бы на судьбу. Так же и маленький Вильгельм, все болен! А ты – другое. Иоганн такой здоровый, сильный, ты будешь с ним спокойна, детей наживете крепких… А вот за папашу я бы на твоем месте очень-очень боялась.

– Почему? – испуганно спросила Шарлотта.

Вспышка ее прошла, она, робкая и горестная, сидела на своей постели, опустив руки и поникнув головой.

– Да как же, разве ты не знаешь? С ним может сделаться удар, он мгновенно скончается. Его нельзя волновать. Ты заметила, как он краснеет? У него давно приливы. Ты его огорчаешь непослушанием, он получит удар именно из-за тебя… За него вечно дрожать нужно…

– Что же мне делать? Что делать? – с отчаянием про-ешептала смятенная Шарлотта. – Зачем ты пугаешь меня, Каролина?

– Я нисколько не пугаю тебя. Это весьма обычно. Все мы, имеющие родственников и близких, должны охранять их и дрожать за них, помня, как непрочен человек. Ты покорись лучше, Шарлотта. Это советует тебе твоя сестра.

Лицо Иоганна, полное, улыбающееся, его выпуклые черные глаза с красноватыми жилками на белках вспомнились Шарлотте. Мраморный стол, вялая, темная мякоть с крупитчатым жиром, свежие тела быков, запах крови, первый этаж над лавкой, мухи, мухи… Шарлотта в последний раз с мольбой взглянула на сестру, как будто она могла все изменить. В эту секунду голова часовщика высунулась из дверей.

– Каролина, – прошептал он хрипло. – Иди, папаша тебя зовет. Иди скорее, ему что-то дурно.

– Ага! Вот видишь! – обратилась к сестре торжествующая Каролина, вставая. – Вот дела твоих рук.

Шарлотта тоже вскочила и в смертельном ужасе хватала сестру за платье.

– Каролина, Каролина! Подожди! Что с ним? Боже, как мне быть?

– Пусти меня, ты, злая дочь! Пусти меня теперь.

– Каролина, скажи ему… Ну все равно, если он не может меня простить, позволить… Что я говорю? Скажи, что я на все согласна.

Она упала головой в подушки. Каролина поспешно вышла.

Нездоровье Ивана Карловича оказалось пустяшным. Каролина и часовщик долго не уходили, совещались все вместе довольным шепотом. Шарлотту больше не тревожили. Пусть отдохнет от волнений, ведь она согласилась…

VIII

Было около трех часов ночи, когда очнулась Шарлотта. Она не знала, спала она или пролежала в забытьи, без слез, без движенья, лицом к подушке, все время, с той минуты, когда сестра вышла из ее комнаты. Шарлотта приподнялась на постели. Все ее тело болезненно ныло, как от усталости, в голове стояли пустые шумы. Она помнила, что сказала Каролине, и знала, что это бесповоротно. Завтра придет Иоганн, ее жених, ее муж.

Надо покориться… потому что так надо. О, видит Бог, она не виновата! Где ей бороться, такой слабой, такой робкой. Но она не хотела изменить, она даже не умела бы изменить, как не умела бы разлюбить. Альберт, Альберт.

Она встала, медленно, совсем тихо. Из широкого окна с неопущенной занавеской лился голубой свет луны, казавшийся еще ярче от белизны снега. Снег выпал рано и лежал, морозный, хотя неглубокий. С той стороны окна, где было вставлено цветное стекло, лунные лучи, проходя сквозь него, ложились на пол огненно-прозрачными, синими пятнами. В комнате, как и на затихшем кладбище за окном, – было туманно и бесшелестно. Порою снеговые, быстро бегущие облака застилали луну, и все на миг мутнело, тускнело, тени бежали, скользили, ширились – и вдруг пропадали, и опять голубели, и холодел редкий воздух.

Шарлотта тихо сняла ботинки, чтобы не стучать, переменила измятое платье на белый фланелевый капотик. Она двигалась бесшумно и торопливо. Одна мысль, ясная, неумолимая, владела теперь ею. Надо идти. Завтра уже будет не то. Завтра она будет не она. Завтра придет Иоганн и поцелует ее, и она примет поцелуй, потому что станет его невестой, а потом женой, чтобы поселиться в новоотделанной квартире над лавкой. Теперь же, сегодня – Шарлотта еще прежняя, еще своя, еще живая. Она должна пойти в тому, кого она любит.

– Пойду… Проститься… – шептала она бессвязно, занятая лишь заботой выскользнуть из дома, никого не потревожив.

Ей не надо было слов, чтобы сказать Альберту, что она не виновата. Но ей смутно казалось, что он это скорее почувствует, если она будет там, около него.

В одних чулках, вся белая и легкая, как привидение, она соскользнула по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула. Дверь, ведущая на балкон, была заперта. Ее собирались замазать, но не успели. Под черными потолками замирали ночные звуки, углублявшие тишину – дыхание спящих, треск мебели, шорох за обоями. С силой Шарлотта повернула заржавленный ключ. Он слабо визгнул, набухшая дверь стукнула и отворилась. Холод и запах снега заставили Шарлотту вздрогнуть. Но через секунду она уже бежала по зеленовато-голубой, искристой аллее, необутые ножки оставляли легкий, чуть вдавленный след.

Под черными деревьями было очень темно. Зубы Шарлотты стучали, она спешила добежать, точно там, у Альберта, ее ждало тепло. Опять снеговые тучи заслонили луну, все замутилось, искры погасли, расширилась тень. Но тучи разорвались – и снова перед Шарлоттой открылись голубые тихие туманные ряды крестов, мир, теперь совсем похожий на тот, который она видела сквозь стекло своего окна.

164