Том 10. Последние желания - Страница 52

– Я из парка, – ответил студент. – Там была музыка…

– Бедненький, так вы еще не завтракали! Я велю вам сейчас подать. – И она позвонила. – Чего хотите? Кофе, шоколаду, сыру, яиц?

Студент краснел немилосердно, хотел отказаться, но не смел и потому соглашался на все.

– Ну, что же там в парке? – продолжала Калерия. – Занимайте меня, говорите что-нибудь!

– В парке все те же. Спрашивали о вас… Так вам не нравится Кавказ? – проговорил он жалобно, перебивая самого себя. – Вы говорите: жара…

Калерия засмеялась.

– Нет, напротив, очень нравится, – сказала она. – Да я не в первый раз на Кавказе. Я была здесь несколько лет тому назад еще совсем девочкой. Не в этом месте, правда, но тут же где-то поблизости. У меня даже связаны с Кавказом первые романтические воспоминания. – И, точно спохватившись, она прибавила поспешно: – Тут у меня были некоторые знакомые, которых я не забыла: Вадим Петрович Грушевский, Ингельштет…

– Ингельштет? – с живостью подхватил студент. – Какой это? Уж не Алексей ли?

– Да, Алексей, – с некоторым удивлением проговорила Калерия, сразу вспомнив имя. – Вы его знаете? Что с ним теперь?

– Как не знать Алексея Ингельштет… Да он здесь, вы его видели. Я помню, я шел с вами, он сидел на веранде с бледненькой барышней… неужели вы не заметили?

– Нет, не заметила… Да кто он? Неужели офицер? – прибавила она вдруг, смутно вспоминая при этих словах высокую, жалкую фигуру офицера рядом с бледной барышней.

– Да, офицер. Что же вы так удивились?

– Я ничего… но неужели это он? – прибавила она как-то про себя, все больше и больше припоминая встречавшегося ей Алексея, которого она не узнала. И потом, покоряясь внезапной мысли, она произнесла живо: – Послушайте, милый Горяинов, хотите сделать мне большое удовольствие? Вы говорили, что Ингельштет здесь и что вы его даже видели в парке… Приведите его ко мне, хорошо?

– С наслаждением, я непременно. Как только встречу его следующий раз, я ему скажу: он будет в восторге.

– Нет, нет, я хочу теперь; я даже не стану вас о нем расспрашивать, я хочу все от него узнать. Пожалуйста, милый Горяинов, ведь вы знаете, где он живет, ведь вы ходите к нему!

– Я, положим, знаю, где он живет, но к нему не хожу. Он, видите ли, живет с матерью.

Калерия весело засмеялась:

– А! все еще с матерью. Я знаю его мать. Но надеюсь, она его теперь отпускает в гости?

– Ну, не всегда…

– Да вы не говорите ничего матери. Скажите просто, что я хотела бы его видеть, – произнесла Калерия, вдруг сделавшись серьезной. – Просто скажите это, и больше ничего.

Пожилой господин, которого Калерия называла Пьером, встал и проговорил, почтительно и вежливо поцеловав руку Калерии: «Желаю вам менее скучать!» Горяинов тоже ушел. Калерия осталась одна и не выходила целый день. Ей было уже не скучно, а тоскливо. Свидания с Ингельштетом она ждала не без интереса, но и не без неприятного чувства, похожего на чувство, с которым едут на неожиданную могилу знакомого человека.

Так прошел день, и наступил вечер.

В комнатах было пусто и темно Калерия отослала служанку и решила, что просто не отопрет, если у калитки будет кто-нибудь звонить. Ингельштета она так поздно не ждала, а о Пьере она не заботилась. Темнело быстро, сразу. Сумерок почти не было, и в небе теперь дрожали большие и близкие звезды. Калерия хотела зажечь лампу, но в ней не оказалось керосина. Мрак стал пугать ее, ей хотелось, чтобы горничная вернулась поскорее. На балконе все-таки было светло, и она вышла на балкон. В лицо ей пахнуло пронзительною вечернею сыростью горного ущелья. Казалось, бледный, тонкий туман шевелился между деревьями. Со всех сторон теснили горы, сдавливали узко, а полоса неба наверху казалась выше.

Калерия плотно закуталась в красный платок, казавшийся теперь совсем черным по сравнению с ее платьем. Так же чернели на бледном лице губы, слишком яркие днем.

Вдруг Калерии почудился скрип шагов. Кто это мог быть? Калитка заперта. Положим, забор такой низенький… Верно, какой-нибудь кинто забрался сюда и вряд ли с добрыми намерениями. Калерия в ужасе вскочила с кресла. Какая неосторожность оставаться одной ночью, да еще на Кавказе! Она собиралась закричать, но вдруг увидала перед собой довольно высокую, сутуловатую фигуру в белом.

– Нельзя ли видеть госпожу Рендич?

Что-то очень далекое, знакомое послышалось Калерии в звуках этого голоса.

– Рендич – я, – отвечала Калерия. – Что вам угодно?

– Вы меня не узнаете, Калерия Александровна? Да, конечно, тут темно… И, может быть, я слишком поздно… Но мне передал Горяинов, что вы позволяете мне навестить вас…

– Алексей… Алеша Ингельштет! – с нервным смехом воскликнула Калерия. – Это вы? Идите сюда, здравствуйте! Так темно, что я не вижу вас, но это и не нужно: мы хорошо помним друг друга, не правда ли?

Алексей вошел на балкон и, пожав протянутую в темноте руку, сел недалеко от Калерии. Лица его совершенно нельзя было различить; светлел только белый китель да фуражка в руках.

Калерия, несмотря на свою практичность и косность, имела некоторую склонность к романтизму. Это странное свидание в темноте с человеком, который любил ее в дни юности, волновало ее. Она не видела Алексея, и ей казалось, что перед нею тот же гимназист с легкими кудрявыми волосами, она сама – наивная девочка, которой этот мальчик начинает нравиться. Ей подумалось, что, может быть, Алексей любит ее до сих пор, – ей хотелось, чтобы это было так.

– Вы здесь, и не зашли ко мне, – сказала она с упреком. – Ведь вы же знали, что я всей душой буду рада вас видеть.